Алексей Порвин

Неясная этиология


1.

Мне было восемь, когда слепота

начала подбираться ко мне кисельными

шагами: «неясная этиология» говорили

одни врачи; «парабульбарно» вторили другие


Непонятные слова для второклассника:

какая-то пара, какая-то бульба

я думал о двух картофелинах – когда-то

это был весь дневной рацион моей бабушки

в оккупированной Беларуси


Думал о том, как её пятилетнюю

вели немцы ничего не желая видеть и слышать

на расстрел вместе с еврейским

населением деревни, но успела вмешаться

местная учительница немецкого – речью

она оградила маленькую Таню

речью тяжёлой от многолетнего голода


Что было дальше? Сотни уколов

под глаза; от вколотой боли

слёзы текли по воздуху – так выплакивают

зрение вместе со слепотой

чтобы глаза стали вне качеств и функций.

Голова от боли раскалывалась на куски

как первозданная земля на материки и острова


Сотворение географической карты

в её современном виде

тоже было борьбой со слепотой

но моя боль утихала, тогда как

Америка и Евразия, Москва, Петербург и Сибирь

так и не причалили обратно

не сложились в цельное «я»


Вся история мира обернулась

наукой не видеть, искусством

не слышать; в больнице меня

видимо из-за густой шевелюры

прозвали Пушкиным

те кто ещё мог хоть что-то различать.

Совсем ослепшие

не называли никак.


2.

Мутным был больничный кисель

его раздача звучала как шлепки́

как шаги кислой жижи по слякоти

как бег слякоти по восприятию

Одна девочка выпила свою чашку

и увидела на дне жука

Это был триумфальный момент

Это была капитуляция слепоты

Чудом уцелели частицы зрения

прошло много лет, но по-прежнему

мои глаза видят людей и предметы

вынося за рамки качества

и функции видимого


3.

Не видеть цвет войны и не слышать

господский отзвук: так ли решит

строение временно́го тела…

Знать другое нам.


Спрятать детские ростки от визга

пилы; запретить любить топор

сердцу, что словесным знало замахом

к правде готовую полудрожь.


На просеке – костры или пенье?

Тупеет древесина, глядит

в опилочный поворот пейзажа

к новым городам.


Древо вы́носить: трудней задачи

для тела сыскать нельзя, когда

всё нутро забито светом и звуком,

маленькой памятью ни о ком.


На просеке – костры или люди

возносят жар сердечный, прося:

«пусть всякое существо ветвится

ввысь, в слова и вдаль»?


Ветка зрения и ветка слуха

трещат о пиле и топоре:

«варится кисель, и в чане трепещут

эти холодные господа».


4.

Жук на дне мироздания

переливается майским золотом

лапки его держат музыку

за невозможность быть услышанной

усики его щекочут всю цветовую

палитру, а оттенки начинают смеяться

когда слепые пробуют их увидеть

Оттенкам не смешно

Об авторе


Алексей Порвин — поэт. Родился в 1982 году в Ленинграде. Окончил филологический факультет Санкт-Петербургского государственного университета по специальности «английский язык и литература». Публиковался в журналах «Воздух», «Новая Юность», «Носорог», «Урал», «Новое литературное обозрение», «Волга», «Нева», «Дружба народов» и др. Автор стихотворных книг «Темнота бела» (М.: «Арго-Риск», 2009), «Стихотворения» (М.: «Новое Литературное Обозрение», 2011), «Live By Fire» (Cold Hub Press, 2011), «Солнце подробного ребра» (СПб.: «ИНАПРЕСС», 2013) и «Поэма обращения. Поэма определения» (СПб.: MRP, 2017). Стихи переводились на английский, немецкий, французский, итальянский, финский языки. Лауреат премии «Дебют» в номинации «Поэзия» (2012), входил в шорт-лист премии Андрея Белого в номинации «Поэзия» (2011, 2014). Живет в Санкт-Петербурге.