Ольга Седакова

Путешествие с закрытыми глазами.

Письма о Рембрандте

(фрагмент)

Письмо третье

Я сказала, что живописные вещи зрелого Рембрандта быстро становятся невидимыми. На мой взгляд, только иконы делают это еще быстрее. В разных описаниях пластического строя иконы, которые мне встречались («обратная перспектива», символика цвета, особые свойства линейности, вопрос о свете и освещении), мне недостает такого примечания: всего этого видеть не стоит; эти глаза нужно закрыть. Мы, собственно, только тогда и видим все это — освещение, перспективу, линейность, когда перестаем видеть икону как икону, то есть как то, что исчезает из рассматривающего взгляда. Ее изумительную тектонику мы видим тогда, когда перестаем видеть центр — и обозреваем окрестности. Аналитический взгляд бродит по перифериям, и хорошо, если он помнит, что делает именно это. А что в центре? В центре видимое становится видящим.

То, что называют вещью искусства (и музыкального, и поэтического искусства в том числе), исполняет две противоположные задачи. О первой говорят постоянно: запечатлеть, то есть дать неоспоримо остаться среди всего, что исчезает. О другой, противоположной задаче не вспоминают: так же явственно подойти к пределу собственного пропадания: то есть к несущественности всего, что в этой вещи видимо, слышимо, понимаемо. Вполне каждая из этих задач исполняется тогда, когда исполняется и противоположная. Вещь становится мифом, тем, чего никогда и нигде не было — именно потому, что оно всегда и везде есть.

Когда пропадает способность не видеть вещь (или видеть ее нигде и везде), она превращается в постмодернистскую зрительную мозоль, в тиражируемую болванку: композиция из 150 Мон Лиз. Ах, мне хотелось бы никогда не видеть всей этой креативности! Теперь ее продукты выставляют не только в лучших галереях, но и в древних монастырях Европы. Инсталляция на алтаре! Честное слово, и такое бывает. Мне в самом деле жаль, что пришлось это повидать, опыт это непоправимый. Блаженная роса у входа в Чистилище, смывшая с глаз Данте зрелища Инферно, где ты?

Вот и сегодня, между прочим, я видела Инсталляцию под названием «С головы до пят». И голова, и ступни автора, то есть их фотографии, были изуродованы сорока разными способами: замалеваны, исцарапаны, продырявлены, подсвечены. Художница из Висбадена объясняла нам, что задача искусства, как она ее понимает, — ставить вопросы пространству и телу. Ich stelle die Frage. Я ставлю вопросы. Нетрудно понять, что оба они, и пространство, и тело, на такие вопросы могут ответить только потусторонним молчанием, как Святой Себастьян на старых картинах – всем летящим в него стрелам и дротикам. Но, в отличие от исчезающих перед глазами великих картин, такие изделия запечатлеваются на сетчатке или на глазном дне, как синяки и ожоги. Вероятно, этого они и хотят: нанести незаживающую травму.

«С головы до пят». Не одна ли это из тем Рембрандта? Мало кто так чувствовал беспомощность человека, как Рембрандт; может быть, с библейских времен не чувствовали: «Червь Иаков!» Беспомощность, бесформенность, подслеповатость, глуховатость (как будто вокруг нас стихия не воздуха, а земли, и световые и звуковые волны пробираются в ней с трудом), увечность, неспособность твердо держаться на ногах… Стоящим людям у Рембрандта всегда как будто не хватает посоха или поводыря. Их тянет к земле и дальше, в глубину земли. А ветки дерева жизни уже готовы отпустить эти созревшие, готовые к падению плоды.

Но вот что интересно: этому жалкому, этому совсем смертному созданию, этому калеке от рождения — рембрандтовскому человеку — хорошо. Ему хорошо, потому что он что-то узнал. И узнаёт дальше. Он совсем свободен, совсем в себе. Ему не нужно ничего другого, достижимого или недостижимого. Он ничего не лишен. Все с ним. С ним говорят, и он слушает и кивает, и будет слушать всегда, и то, что ему говорят, будет становиться все лучше и обширнее. Тихий огонь расходится шире и шире, как вечерний свет. Он не обжигает, а греет. Наконец-то. Бог с ними со всеми, с инсталляциями и перформансами. В самом тихом, ненастном, в самом невзрачном свете есть безумие пляшущего Шивы: выводить из невидимости — это нечто!

Об авторе


Ольга Седакова — поэт, прозаик, переводчик. Родилась в 1949 году в Москве. Окончила филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Кандидат филологических наук. Почётный доктор богословия Европейского гуманитарного университета. Член Русского ПЕН-центра, автор многочисленных книг стихов, прозы, переводов и филологических трудов. Лауреат Премии Андрея Белого (1993), Премии Данте Алигьери (2011) и др. Живёт в Москве.