Сергей Соловьев

Не видя, не слыша

Смотрю в экран, а там слепой —

худенький, узкоплечий,

с немного женственным легким лицом, 

седыми волосами «под мальчика» 

и беззащитно чуткими ладонями. 

Ему 82 года. Аккуратно одетый 

в то, о чем здесь давно забыли —

в скромность и милость,

в тихую безоружную смелость, 

в детскую доверчивость

к собеседнику, к жизни и смерти, 

и как-то, наверно, связанное с этим

застенчивое достоинство.

Он сидит в своей комнате,

Вот, говорит, там — Пушкин,

и указывает рукой на стену.

Что Вы спросили, простите?

Нет, самое страшное — это яма.

Не столб, я его чувствую, 

когда приближаюсь, а вот яму —

нет. Ну что Вы! Слепота — не беда,

по сравненью с отсутствием рук, например, —

вот где истинный ужас: 

даже пуговицу не расстегнуть!

Что, простите? 

Вовсе не чернота. Что есть — «черное»?

Понимаете? 

Я так люблю по зимнему лесу бродить,

там я каждое дерево знаю, 

и как растет оно, и куда.

Это нескромно, конечно, но...

я счастлив. 

И когда танцевал с дамами,

у меня их было немало, да,

и мазурку и падеграс… 

Они все красивые были, я ж это вижу.

Если бы, говорите? Даже не знаю.

Ну вот снег, его цвет, когда он летит,

и вот эти оттенки 

между снегом летящим и воздухом,

эти зазоры и переходы… 

Вот это, наверно,

я хотел бы увидеть в первый миг,

если б, как Вы говорите, «прозрел».

Я смотрю в этот тихий экран

и не слышу, конечно.

Руки, да, вот что важно,

это правильно он говорит,

а она переводит на пальцах.

И снег. 

Три неполных мне было тогда,

незаметно я вышел из дома —

по снегу пройтись, босиком.

Вот и всё. Осложнение. Руки

и снег. Да, всё так. Мой отец —

капитан корабля. И я тоже мечтал, 

но сказал он, что я не услышу 

сигнала тревоги.

Стал актером. Нас вся труппа таких.

Если руку приложишь к роялю,

можно чувствовать — нет, не звук,

но характер его и движенье.

И когда я хочу вдруг услышать

голос мамы или отца,

я вот так же могу приложить

к их горлу ладонь.

Нет, совсем не обидно. 

Вот только однажды, 

я помню, как в детстве

с друзьями сидели у моря, 

и вдруг они говорят: помолчите,

давайте послушаем волны.

И долго сидят так и слушают,

я был один среди них, кто не слышит.

Давно это было, и глупо, 

прошло, а заноза осталось.

Он прав, лишь нюансы и обертоны —

не звук и не голос, 

а эти следы, превращения звука — 

вот был он одним, и уже он другой. 

Вот это, наверное, 

первым хотел бы услышать.

У снега. У мамы. У волн.

Об авторе

Сергей Соловьёв — поэт, прозаик, переводчик. Родился в 1959 году в Киеве. Учился на филологическом факультете Черновицкого университета и отделении графики Киевской Академии искусств. Шесть лет реставрировал фрески в украинских церквях. Автор 18 книг поэзии и прозы, в числе которых «Крымский диван», «В стороне», «Адамов мост», «Её имена» и др. Лауреат премии «Планета Поэта» и «Русской премии». Обладатель Международной отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка. Финалист премии Андрея Белого. Живет в Мюнхене.